— Они гораздо умнее. — Мужчина быстро посадил еще одну сферу В его ладонях она дрожала, мягкая, как кусок студня.
— Как это замечательно — сказала девушка. — Меня это сильно волнует. — Она совсем не жалела о том, что задержалась здесь. Сферы эти стоили того, чтобы так о них позаботиться. Она опустилась на колени рядом с ямой и не отрывая глаз, следила за действиями незнакомца. — Вы любите все это? Все, что нас окружает — ночные запахи, воздух, звуки, издаваемые различными существами, в основном, совсем маленькими, такими, как лягушки или звоночки-сверчки, которые так и снуют в темноте — а еще, что вы даете этим грибкам возможность прорасти, не позволив им засохнуть и погибнуть? У вас очень доброе сердце: Я не сомневаюсь в этом. Назовите мне свое имя.
Он искоса поглядел на девушку.
— Зачем вам мое имя?
— Потому что… Чтобы я смогла запомнить вас.
— Знать имя, чтобы запомнить человека, — задумчиво произнес незнакомец.
Осталось посадить только одну сферу. А первая уже разрослась, показавшись над землей; она представляла из себя, как обнаружила Анетта, множество не<больших сфер, склеившихся в единую массу.
— Меня зовут Чак Риттерсдорф.
— Вы родственник доктора Риттерсдорф, психолога с земного корабля? Да, вы, должно быть, ее муж. — Она была совершенно уверена в этом, для нее это был очевидный факт. Вспомнив о планах Габриеля Бейнса, она тут же прикрыла рот ладонью, едва сдерживая смех. — О, если бы вы только знали… Но мне нельзя рассказывать вам об этом. — Вот имя, подумала она, которое не мешало бы вам запомнить. Габриель Бейнс. Ей вдруг очень захотелось узнать, удалось ли Гейбу осуществить свой замысел перетянуть доктора Риттерсдорф на сторону поселенцев с помощью секса. У нее были такие ощущения, что это закончилось полным провалом. Хотя лично Гейбу это могло доставить, — и, возможно, доставляет даже сейчас — немало приятных минут.
Разумеется, теперь всему конец, так как сюда приехал мистер Риттерсдорф.
— А какое у вас было имя, — спросила она, — когда вы были здесь раньше?
Чак Риттерсдорф бросил несколько подозрительный взгляд в ее сторону.
— Вы полагаете, я сменил имя?
— Вы тогда были кем-то еще. — Это должно быть именно так, иначе она запомнила бы его и узнала.
— Давайте, — ответил ей Риттерсдорф после некоторой паузы, — просто скажем, что я был здесь и встречался с вами, а затем отбыл на Землю. А вот теперь вернулся снова. — Он сверкнул глазами в ее сторону, как будто это была ее вина. Теперь, когда последняя сфера легла в почву, Чак, положив лопатку в пустую коробку, направился к кораблю.
Следуя за ним по пятам, Анетта произнесла:
— Значит, теперь нашим спутником завладеют слизистые грибки. — Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, это часть общего плана Земли по завоеванию спутника. Однако мысль эта не стыковалась с тем, что человек всем своим видом показывал, что занимается тайком, в одиночку. И такая мысль больше, пожалуй, подходила бы кому-нибудь из паранов, а не ей.
— Бывают вещи и похуже этого, — лаконично ответил Риттерсдорф и исчез внутри корабля. Постояв какое-то время в нерешительности, Анетта последовала за ним, моргая от яркого света корабельных ламп.
На полке лежал ее собственный пистолет, стреляющий свинцовыми пулями. Она забыла его, когда ее внимание было сосредоточенно на том, чтобы наполнить водой контейнер.
Осторожно подняв пистолет, Риттерсдорф внимательно его осмотрел, затем повернулся в сторону Анетты. На лице у него при этом было какое-то особое выражение, почти ухмылка.
— Ваш?
— Да, — сказала она, испытывая острое чувство стыда.
Она протянула руку в надежде, что он вернет ейоружие. Однако Риттерсдорф этого не сделал. — Пожалуйста. Он — мой, я положила его, потому что старалась помочь вам. Вы ведь это знаете.
Он долго, очень долго изучающе глядел на девушку. А затем отдал ей пистолет.
— Спасибо. — Теперь она испытывала чувство благодарности. — Я этого не забуду.
— И с таким оружием вы намеревались спасти свой спутник? — теперь Риттерсдорф улыбался. А ведь он весьма недурен, отметила она про себя. Вот только портит его лихорадочно возбужденное, изможденное лицо, да и морщин многовато. Но зато глаза у него такие голубые, чистые, добрые. Ему, по всей вероятности, лет тридцать пять, не больше. Совсем еще не старый мужчина, но постарше меня. Улыбка у него тоже какая-то болезненная, не то, чтобы она была неискренняя, наигранная, но… Она задумалась. Как будто он не привык улыбаться, как будто для него трудно быть счастливым, хоть ненадолго. Для него, наверное, как для Дино Уоттерса, подавленное состояние, было привычным. Если это в самом деле было так, то она ощутила острое сострадание. Такого рода душевное расстройство было ужасным. Куда худшим несчастьем, чем многие другие.
— Не думаю, что нам удастся отстоять свой спутник, — сказала она. — Я только бы хотела защитить себя. Вам ведь известно, какое здесь у нас положение, верно? Мы…
Внезапно ей почудился где-то в глубине собственного сознания какой-то голос, еще неокрепший, прерывистый, похожий на брюзжание.
«Мистер Риттерсдорф»…, проскрипел голос, затем затих, затем снова стал едва слышным, как сигнал далекой радиостанции, принимаемый примитивным детекторным приемником. «… очень благоразумно с вашей стороны. Я вижу, что Джоан…» — и снова пропал.
— Что это, ради всего святого? — испуганно спросила Анетта.
— Слизистый грибок. Один из них. Не знаю даже, кто именно. — Чак Риттерсдорф, казалось, замер от облегчения. — Преемственность не прервалась! — вдруг воскликнул он так громко, будто она была за добрую милю от него. — Он снова с нами! Что вы на это скажете, мисс Голдинг? Ну скажите хоть что-нибудь! — Он вдруг сгреб ее в охапку и закружился с нею в неком подобии веселого танца, чисто по-детски празднуя успех. — Ну скажите же хоть что-нибудь, мисс Голдинг!