Молот Вулкана - Страница 62

У него возникло ужасное предчувствие, что доктор Риттерсдорф еще только начала. А варево Ледебера здесь совершенно ни при чем, так как на него оно никак не повлияло. Габриель Бейнс плюс варево гебовского святого, в совокупности, просто предоставили возможность вырваться на свободу тому, что еще до того было в душе доктора Риттерсдорф. И ему очень повезет, если так называемый «любовный напиток» не обернется самым настоящим смертоносным зельем.

И все-таки по-настоящему сознания он не терял ни на одно мгновенье. Поэтому до него стало доходить, правда, чуть позже, что ураган страсти, в самом эпицентре которого он все это время находился, начал мало-помалу затихать. Искусственно вызванный смерч все больше и больше терял свою силу, а затем наконец, после нескольких последних судорожных вспышек, утихомирился полностью. После чего — посредством сил, природа которых для него так и осталась неясной — он оказался перенесен с пола каюты доктора Риттерсдорф в какое-то совершенно иное место.

Лучше бы я умер, сказал он себе. Очевидно, как песок сквозь пальцы, пробежал и последний срок, милостиво предоставленный землянами, а ему так и не удалось их остановить. И где же теперь он сам? Бейнс осторожно приоткрыл глаза.

Было темно. Он лежал под открытым небом, вверху тускло мерцали звезды, а вокруг повсюду возвышались горы мусора, которые составляли поселок гебов Гандитаун. Он неистово вглядывался в темноту, но нигде контуров корабля землян различить не мог. Значит, по всей вероятности, он улетел, чтобы совершить посадку в Да-Винчи.

Дрожа от холода, он с трудом сел. Куда это, во имя всего, что было святым для всех представителей рода человеческого, могла подеваться его одежда? Неужели она даже не удосужилась вернуть ее? Это казалось ничем неоправданной концовкой. Он снова откинулся на спину, закрыл глаза и стал проклинать все и вся… в том числе и себя, полномочного представителя паранов в руководящем совете. Это чересчур, с горечью подумал он.

Его внимание привлек какой-то звук справа. Он снова открыл глаза, на этот раз уже совершенно осмысленно всматриваясь в темноту. Через несколько секунд ему стаю ясно, что к нему приближается, то и дело подпрыгивая на кочках, какой-то экипаж допотопной, безнадежно устаревшей конструкции. Теперь он уже различал и кусты, Мэри Риттерсдорф низвела его до уровня незадачливого персонажа древних народных сказаний. Он возненавидел ее — но все еще оставшийся в нем страх перед ее беспощадными зубами, куда более сильный, чем ненависть, не сдвинул его даже с места. А то, что к нему приближалось, — всего лишь типичный гебовский автомобиль с двигателем внутреннего сгорания. Он уже отчетливо различал его желтые фары.

Поднявшись на ноги, он стал махать руками, чтобы автомобиль остановился, сам встав точно по центру едва просматривавшейся тропинки, протоптанной гебами для выгона скота здесь, на самой окраине Гандитауна.

— В чем дело? — спросил водитель-геб с типичной для своего клана подчеркнутой медлительностью; вырождение затронуло его в такой степени, что он уже пренебрегал какой бы то ни было осторожностью.

Бейнс подошел к дверце машины и сказал:

— На меня напали.

— О? Очень плохо. И отняли у вас одежду? Садитесь. — Геб с силой стал стучать кулаком по дверце позади себя, пока она со скрежетом не открылась. — Я отвезу вас к себе и подберу вам какую-нибудь одежду.

— Я бы предпочел, чтобы вы отвезли меня к жилищу Игнаса Ледебера, — мрачно заметил Бейнс. — Мне нужно поговорить с ним. — Но, если все это там уже было, погребенное в подсознании этой женщины, тогда в чем же он сможет упрекнуть гебовского святого? Никто не сумел бы предугадать этого. И если бы снадобье обычно подобным образом воздействовало на женщин, то Ледебер, безусловно, прекратил бы употреблять его.

— Кто это? — спросил геб, трогаясь с места.

Такой вопрос красноречиво свидетельствовал почти о полном отсутствии общения между отдельными членами общины, что было весьма тревожным симптомом. Бейнс понял что это лишний раз подтверждает правильность поставленного Мэри Риттерсдорф диагноза. Тем не менее, он взял себя в руки и описал как можно подробнее местонахождение лачуги гебовского святого.

— А, понял, — сказал водитель, — это тот малый, кому принадлежат все кошки. Только вчера переехал одну из них. — Он сдавленно хихикнул. Бейнс закрыл глаза и застонал.

Вскоре они остановились у тускло освещенной лачуги гебовского святого. Водитель снова после нескольких крепких ударов кулаком открыл дверцу. Бейнс неуклюже выбрался из кабины. Каждый сустав его мучительно ныл, а страдания от миллиона укусов, которыми в необузданной своей страсти наградила его Мэри Риттерсдорф, все еще были невыносимыми. Превозмогая боль, он шаг за шагом пересек захламленный двор и в мерцающем желтом свете автомобильных фар нашел дверь лачуги, разогнал скопище кошек с дороги и тихонько постучался в дверь.

Увидев Бейнса, Игнас Ледебер затрясся от хохота.

— Ну и досталось же вам — вы истекаете кровью! Я сейчас достану вам кое-какую одежду, а Элси, может быть, подыщет что-нибудь, чем смазать укусы или, черт его знает, что это еще… Похоже на то, будто она обработала всего вас маникюрными ножницами. — Все еще продолжая хихикать, он шаркающей походкой направился куда-то в заднюю часть лачуги. Целая орда чумазых детишек бесцеремонно разглядывала Бейнса, пока он стоял у масляного радиатора, пытаясь согреться. На детей он не обращал никакого внимания.

Позже, когда сожительница Ледебера натерла мазью многочисленные следы от укусов — сгруппировавшиеся в целые созвездия вокруг носа, рта и ушей, — а Ледебер выложил в качестве одежды хоть и рванье, но относительно чистое, Габриель Бейнс произнес: