Молот Вулкана - Страница 33

Для простой формы шизофрении характерны появление замкнутости, необщительности, молчаливости. Больные теряют интерес к своей работе, к жизни и делам своих близких, друзей, нередко поражают окружающих тем, что ими овладевает интерес к областям знаний, к которым ранее они не проявляли никакого влечения. Они становятся равнодушными ко многому из того, что раньше естественным образом их волновало, и, наоборот, повышенно чувствительны к пустякам. Одни больные при этом перестают уделять обычное внимание своему туалету, опрятности, опускаются, становятся вялыми; другие — несколько напряженными, суетливыми, куда-то все уходят, что-то делают, о чем-то напряженно думают, не делясь с близкими всем тем, что их в это время занимает. Нередко вместо простых ответов на задаваемые вопросы отвечают длинными путаными рассуждениями, бесплодным мудрствованием, лишенным конкретности.

— Из сказанного вами следует, — заметил Мэйджбум, — что из этого может что-то и получиться. А как такое общественное устройство отличается от того, что сложилось у нас на Земле?

На какое-то время Мэри задумалась над этим вопросом. Вопрос был неплох.

— Что, нелегко ответить на этот вопрос? — спросил Мэйджбум.

— Да нет, ответ у меня есть. Руководящую роль в здешнем обществе выполняют параноики, которые превосходят других с точки зрения инициативности, понятливости и очевидной врожденной одаренности. Разумеется, они должны испытывать немалые затруднения в попытках пресечь поползновения со стороны маниаков… Между этими двумя кастами непременно должна существовать наряженность. Однако, сами понимаете, если мировоззрение общества определяется параноиками, то господствующим эмоциональным фоном будет ненависть. В действительности ненависть распространяется в двух направлениях: руководство ненавидит всех за пределами своего анклава и считает само собой разумеющимся, что все остальные питают к нему точно такую же ненависть. Отсюда неизбежно следует, что так называемая внешняя политика должна заключаться в выработке механизмов, с помощью которых эту предполагаемую ненависть, направленную на состоящее из параноиков руководство, можно перебороть. И это вовлекает все общество в иллюзорную борьбу, никогда не прекращающуюся битву с врагами, которых не существует, с целью достижения победы над призраком.

— Почему же это так плохо?

— Потому что, независимо от того, чем такая борьба закончится, результат всегда будет одним и тем же. Полнейшая изоляция этих людей. Это становится конечной целью их групповой деятельности — все в большей и большей степени отгораживаться от других живых существ.

— Неужели же это настолько плохо? Стать независимым в экономическом и во многих других отношениях?

— Нет, — ответила Мэри. — Такое общество не в состоянии стать обществом, способным полностью себя обеспечить всем необходимым; это будет совершенно иное общество, нечто такое, чего ни вы, ни я даже по-настоящему не в состоянии себе представить. Помните старые эксперименты, которые проводились над людьми, находящимися в условиях абсолютной изоляции? В середине двадцатого столетия, когда ожидалось наступление эпохи космических путешествий, под сомнение была поставлена способность человека выдержать полнейшую изоляцию. Сначала в течение нескольких дней, затем недель, причем количество и интенсивность внешних раздражителей непрерывно понижались. Помните, какие результаты были получены, когда человека поместили в камеру, куда вообще не проникали никакие внешние раздражители?

— Разумеется, — ответил Мэйджбум. — Это то, что теперь называют «чертиками». Результатом отсутствия внешних раздражителей являются особо яркие галлюцинации.

— Звуковые, визуальные, осязательные и обонятельные галлюцинации, заменившие недостающие раздражители. И по своей интенсивности такие галлюцинации могли превосходить воздействие реальных ощущений. По своей яркости, степени воздействия они зачастую приводили в состояние неописуемого ужаса. Стимулированные наркотическими препаратами галлюцинации могут вызвать такое состояние ужаса, какого не достичь никакими переживаниями, вызванными событиями в реальном мире.

— Почему?

— Потому что изначально галлюцинации были абсолютного, самодостаточного свойства. Они образуются внутри системы, состоящей из рецепторов органов чувств, и представляют собой обратную связь, исходящую не из какой-нибудь удаленной точки, и изнутри собственной нервной системы лица, участвовавшего в подобном эксперименте. Такой человек никак не может избавиться от них и понимает, что избежать их невозможно.

— И как же подобное может проявиться здесь? Вряд ли вы в состоянии сказать что-либо определенное.

— Я в состоянии высказать кое-какие суждения, но затрудняюсь. Во-первых, я пока что еще не знаю, насколько далеко зашло сложившееся здесь сообщество по пути изоляции как самого себя, так и индивидуумов, которые его составляют. Мы скоро об этом узнаем по их отношению к нам. Что касается гебов, которых мы здесь наблюдаем, — она показала на лачуги, выстроившиеся по обе стороны от утопавшей в непролазной грязи дороги, — то их отношение не показательно. А вот когда мы столкнемся с первыми же параноиками или маниаками… Позвольте заметить вот что: несомненно, какая-то мера бредовых галлюцинаций собственных психических проекций присутствует в качестве компонента их видения мира. Другими словами, нам придется допустить, что они частично уже галлюцинируют. Но у них все еще остается и некоторое ощущение объективной реальности. Наше присутствие здесь усилит тенденцию к галлюцинациям. Нам никуда от этого не деться, и восприятия нас как элементов страшной опасности. Мы, наш корабль, будем в буквальном смысле восприняты как смертельная угроза их нынешнему существованию. Они несомненно увидят в нас передовой отряд готовящегося широкомасштабного вторжения, имеющего целью ниспровержение сложившегося у них общества, превращение его в еще одну составную часть нашего собственного общества.